Злость и ревность, злость на себя – за слабость. За то, что поддался минутному порыву, позволил себе надежду. И вот во что это вылилось. И на него – просто за сам факт его существования. И за то, что он мог делать то, что хотел. С кем хотел. И когда хотел. И все, что оставалось Аою – сидеть, наблюдать и злиться. Больше он ничего сделать не мог – они ведь были друзьями. Да-да, именно с этой самой, киношной интонацией, с которой красивые блондинки говорят своим бывшим бой-френдам «давай останемся друзьями». Аой терпеть не мог эту интонацию, как раз потому, что ему самому приходилось весьма часто ее использовать в своих внутренних монологах. Как мантру. Друзья, друзья, друзья, мы друзья. И все ничего, если бы с некоторых пор между первым и вторым словом в этой фразе не закралось предательское всего лишь.
«Маленькая шлюха… Господи, ну вот за что? Ну почему именно я и именно он? Что мне стоило найти себе нормальную, обычную девушку? Нет же, я выбрал именно того человека, которому на меня плевать! Ну, в смысле такого рода отношений, конечно. Так-то я знаю, что ему не все равно, что он хорошо ко мне относится, доверяет и прочее, и прочее, и прочее. Ага, доверяет! Настолько, что рассказывает о большей части своих похождений! К черту такое доверие! Но…»
Но варианты выбора были еще хуже. Например, оставить его одного шляться по барам и клубам. И сходить с ума, рисуя одну картинку хуже другой. И мотаться потом по всему городу, пытаясь разыскать спящее, пьяное тело. Десятки раз звонить на выключенный или не отвечающий сотовый. Слушать полувменяемый, веселый голос, повествующий о том, что вот сейчас он едет в машине с каким-то парнем, куда – он не знает, как зовут парня – тоже, и когда вернется – тоже не знает. Это был выбор. И Аой предпочитал таскаться вместе с ним. Пусть это сознательное причинение боли самому себе, но так он хотя бы отчасти будет уверен в его безопасности. Получаешь одно – теряешь другое. Получив спокойствие за безопасность своего друга, Аой потерял душевное равновесие. Наблюдая, как он раз за разом находит себе новое развлечение на одну ночь.
Вот и сейчас. Сегодня это был облюбованный многими представителями японской музыкальной сцены бар Kuro Neko. Сегодня это была милая с виду девушка, лет 20 или около того. Аой отвернулся, когда он потянул девушку в туалет. И снова погрузился в невеселые мысли о том, как его угораздило столь неудачно сделать выбор сердца.
Нетерпеливо поглядывать на дверь туалета черноволосый красавчик начал минут через 10. Барабанить по столешнице ухоженными пальцами – через 20. А через полчаса его терпение лопнуло – отодвинув стул, Аой поднялся на ноги, направившись в туалет. Около двери гитарист немного помедлил, словно собираясь с духом, после чего зашел в искомое помещение. Туалет в Kuro Neko был один, одна кабинка и умывальник. И окно ближе к потолку. Давешняя девушка полоскала рот около умывальника, дверь кабинки распахнута. Больше в туалете никого не было. Постояв пару секунд и осматривая помещение, Аой обратился к девушке, резковато, но сейчас приличия для него не имели значения:
- Где он?
Девушка выплюнула воду изо рта, молча указала рукой на открытое окно. Аой выругался. Грязно и громко, от души. Начиналось «любимое» веселье – игра «Найди в многомиллионном городе человека, который не хочет, чтобы его находили». Браться за сотовый было бесполезно – либо выключен, либо не будет брать трубку. Звонить с чужих номеров тоже толку не было – он никогда не брал трубку, если номер был ему не знаком. Внезапно Аоя охватила ярость.
«Гребанный мальчишка, да какого дьявола! Хватит с меня! Пусть что хочет, то и делает! А я еду домой!»
Девушка испуганно шарахнулась в сторону, когда Аой вылетел из помещения. Он едва не забыл расплатиться – столь силен был гнев обычно спокойного гитариста.
Всю дорогу до дома Аой порывался развернуться и кинуться на поиски. И каждый раз сжимал зубы, упрямо сопротивляясь этим желаниям. Полчаса в машине стали для него настоящей пыткой, и только когда он переступил порог собственной квартиры, стало полегче. Относительно. Потому что следом за сходящей на нет ярости пришла тоска, отчаяние и безысходность. Что он мог сделать, чтобы изменить ситуацию? Ничего. Они ведь были всего лишь друзьями. А со своенравным и свободолюбивым характером его друга глупо было бы надеяться, что тот послушает Аоя. К тому же, гитарист был уверен, что он ни на секунду не допускал мысли о том, что у Аоя к нему могут быть более сильные чувства, чем дружба.
«Господи, я так больше не могу… Мне, черт подери, тоже иногда нужен отдых!» Отдыхом ему стала бутылка виски и горячая ванна.
Очередной клуб… Очередной вечер… очередной кто-то… Который по счету? А это принципиально? Неа! Просто очередной заменитель-заполнитель пустоты. Дзынь-дзынь-дзынь, это именно она звякает там, где, согласно анатомическому атласу, находится сердце. Только жалеть меня не надо, ладно? В конце-концов, я все еще жив, так? И все еще в здравом уме! Ну ладно, пусть даже в не самом здравом – все равно. Я жив и радуюсь жизни, а значит не надо меня жалеть. Вот когда будете приходить на мою могилку – тогда пожалуйста, жалейте, сколько вашей душе будет угодно. А так – к черту! Это мой сознательный выбор, это то, чего я хотел. И это то, что я выбираю на сегодняшний вечер. Девчонка была неплоха, минет делать умела. Но черт, я больше не могу выносить этого взгляда, этого тяжелого взгляда моего Цербера с пирсингом в губе. К черту! Сегодня я хочу развлекаться без надзора этого временного исполняющего обязанности моей мамочки. Так что – на волю, в окошко! Оооох, обожаю токийские ночи! Ладно, прогуляюсь немного, а потом развлекаться. Вся ночь впереди, как-никак!
А потом было утро. И немножко гудящая голова. Это из минусов. Плюс был один, за то невероятно существенный. Избавленный от необходимости до поздней ночи ездить со своим другом по злачным местам, Аой выспался. Где-то чуть ниже сердца неприятно покалывало, когда он думал о том, что бросил вчера своего спутника, и рука сама тянулась к мобильнику. Но, верный своему решению, Аой каждый раз отдергивал ее. Вместо этого он неспешно собрался, поел и так же неспешно, несколько заранее выдвинулся в сторону студии.
Приехал он первым, ну, не считая, разумеется, обслуживающего персонала. Перездоровавшись со всеми, он расчехлил гитару, принимаясь настраивать ее для репетиции. Один за другим, подтягивались остальные ребята. Сначала приехал Кай, пунктуальный как всегда. Застав в студии Аоя, ударник удивился. Обычно именно Кай приезжал первым. С приветствия завязался обычный, ни к чему не обязывающий треп, Аой даже сумел на какое-то время забыть о неприятных ощущениях под сердцем. Ровно до того момента, пока Кай не спросил:
- Слушай, а ты не в курсе, где Така?
Гитарист сделал все, чтобы его резко изменившееся настроение было не так заметно. Он пожал плечами, искренне надеясь, что получилось естественно-равнодушно.
- Не знаю. Я ему не секретарь.
Но, видимо, совсем равнодушно не получилось, так как Кай несколько удивленно покосился на Аоя и ответил уже осторожнее:
- А… ну ладно.
Дверь в студию распахнулась, впуская сияющего Уруху. Начавшего трещать с порога:
- Всем привет! Надеюсь, все хорошо спали? Погода, кстати, замечательная, на редкость в этом году поздно лето задержалось, вон уже сентябрь на дворе, а тепло, как в июле! Ох, Кай, прости, я забыл привезти тебе твой Silent Hill 4. Клевая вещь, кстати. Нет, я честно-честно привезу, вот прям завтра. Аой, ты чего такой смурной? Кстати, ты не в курсе, где Така?
«Господи, ну я-то откуда знаю!»
А вслух получилось нечто среднее между совсем грубым и просто неприветливым:
- Не знаю я.
Уруха сбавил темп, недоуменно глядя на второго гитариста.
- Чего это он? – вопрос, адресованный Каю, вполголоса.
Ударник лишь пожал плечами, показывая, что он не в курсе. И тут же обернулся на вход – в дверях появился басист. Поздоровавшись по очереди с каждым, Рейта еще раз оглядел помещение, не без удивления, для себя отмечая, что вокалиста все еще нет.
- А где Руки?
К несчастью, именно в тот момент ближе всего он стоял к Аою. И гитарист принял вопрос на свой счет. Гитара взвизгнула, прорезав воздух студии высоким, фальшивым аккордом, Уруха шарахнулся от переполненных яростью глаз обычно такого уравновешенного второго гитариста, от его выплевываемых с шипением слов:
- Откуда я, мать твою, знаю, где шляется это… это… эта потаскушка с членом?! Почему, интересно, я должен знать, где он?! Я ему что – нянька?! Или живу с ним?! Сам его ищи – в конце-концов, это ты его лучший друг, а не я!
Со стороны могло показаться, что с потолка студии сейчас посыплется снег. Даже движения техников вдруг стали невероятно тихими, почти бесшумными. А четыре пары глаз разом уставились на Аоя. Четыре – рядом с дверью стоял только что вошедший Руки. Тот, кого Аой просто не заметил, за закрывавшим ему обзор басистом. Кай сглотнул, набирая воздуха в грудь, готовясь вмешаться, готовый разрядить обстановку, но Руки опередил его. Улыбаясь, широко улыбаясь, он шагнул в студию, закрывая за собой дверь. А когда заговорил, его тон был легким, без единого намека на обиду или что-либо еще негативное:
- И тебе доброго утра, Аой. Не знал, что ты настолько обо мне беспокоишься. Спасибо, я, правда, этим тронут, но поверь – это лишнее. Не стоит тебе тратить на меня так уж много своих нервов.
Теперь четыре пары глаз изумленно уставились на Руки. Тихий вздох – Рейта тоже ждал чего угодно – только не такого равнодушно спокойного, но в то же время неуловимо-ядовитого ответа от своего друга. Только не от Руки – с его-то взрывным характером.
- Ну, раз все в сборе – давайте-ка начинать! – Кай не упустил шанса завершить конфликт на начальной стадии, до того, как Аой успеет придумать язвительный ответ.
Только вот не думал гитарист ни над каким ответом. А думал только о том, что теперь потерял даже то малое, что у него было. Что уже не казалось таким уж малым – в сравнении с ничем. С тем, с чем он остался теперь, позволив себе еще одну слабость. Позволив себе эмоциональную вспышку. Ни голос, ни улыбка Руки Аоя не обманули – он знал, что очень сильно задел вокалиста. И что теперь тот вряд ли еще хоть раз назовет его своим другом. Слишком сложно было завоевать доверие Руки, Аой потратил на это не один год. И вот теперь – все уничтожено. Несколькими неосторожными словами. Словами из самого сердца. Правдивыми. Настоящими. И разрушившими хрупкий хрустальный шарик надежды. Аой закрыл глаза.
«Господи… что же я наделал…»
Вся оставшаяся репетиция – на автопилоте. Коллеги по группе больше не трогали гитариста, предоставив его невеселым размышлениям. Руки был весел и приветлив по обыкновению, его обычное поведение не изменилось ни на йоту. Но Аой знал, на что и как смотреть. Как неуловимо менялось выражение глаз вокалиста, когда тот вынужден был обращаться к черноволосому красавчику, как вымерзали они изнутри, ставя стеклянную стенку между ними. То, насколько заметно Руки старался по возможности вообще не касаться Аоя. Куча маленьких признаков выросшей между двумя парнями пропасти, которые были для Аоя столь же очевидны, как и отвратительно-веселое солнце за окном.
И все же… Где-то очень-очень глубоко все еще жила надежда, что, закончив репетицию, Руки скажет: «Ну что – поедешь сегодня со мной? Я таааакое место знаю!» Так, как говорил обычно перед каждым заходом по клубам и барам. Фразу, которую Аой ждал, и которой боялся. Его сладкая пытка. Он все еще надеялся ее услышать. И когда упаковывал гитару в чехол. И когда прощался с остальными ребятами. И когда прощался с Руки. И когда выходил в коридор – все ждал и ждал этих слов. Хоть чего-нибудь. Но он не получил ничего, кроме прохладного кивка и слов «Увидимся завтра».
«Да… конечно… увидимся завтра…»
Ждал Аой и на следующий день. И через день. И еще, еще, еще, пока теплилась бесполезная и бессмысленная надежда. На 5-ый день, когда к аромату любимой туалетной воды Руки примешался едва уловимый запах алкоголя, запах утреннего похмелья после бурной ночи, надежда умерла.
День за днем, ночь за ночью… Каждую ночь – кто-то еще. Новое лицо, новый запах, новый голос. Новые точки для извлечения из горла чарующих, сладострастных стонов. Девушка или парень – это не имеет значения. Какой смысл отказываться от удовольствия? Зачем в чем-то ограничивать себя, если можно получить и то, и другое? Легкие галлюциногены – только по большим праздникам, не чаще, чем раз в две недели. Удовольствие того стоит, чтобы его растянуть. Я люблю такую жизнь. Пока я молод, пока я могу – надо брать от жизни все. Как там он меня назвал? Потаскушкой с членом? Хм, я бы не сказал, что он далек от правды. Хотя… я все же предпочитаю называть это либеральностью вкусов. Free love, детка, и ничего личного. Никаких соплей. Никакой романтики. Секс и удовольствие. Люди говорят, что я антисоциален, что за чушь… У меня куча знакомых, по всему городу. Упс, только вот ни одного имени не вспомню. Да мне и не надо много их знать. Пара-тройка дилеров, три-четыре шлюхи обоих полов, лучшие в своем деле, десяток адресов – все, что мне нужно, чтобы держать самого себя в тонусе. Черт подери, я молод, знаменит и у меня есть деньги! И этот гребанный мир принадлежит мне, хочет он того или нет! Что такое, детка? Любовь? Люблю ли я тебя? Ну конечно люблю, о чем речь. Да-да, именно сейчас, именно в данную минуту я люблю тебя больше всего на свете. Люблю, как ты стонешь, и как умело-нежно-возбуждающе твои пальчики скользят по моей плоти… Да, крошка, все верно…. Именно так, как я люблю, когда это делают шлюхи….. Мммм…..
Закуриваю, уставившись в потолок. Кровь в висках все еще шумит, по телу разлилась приятная, теплая утомленность. Блаженные минуты покоя… портит эта шлюшка, прижимаясь ко мне своей потной после секса грудью. Вот дьявол, даже побалдеть спокойно не дают. Отталкиваю ее от себя, грубее, чем, наверное, стоило бы. Личико искажает обида. Тьфу, как же это я успел забыть собственное золотое правило – с фанатками не спать? Ладно, кажется, пора и честь знать. Что-что? Остаться? Ты шутишь? В этом клоповнике? Пока одеваюсь – начинается потоп. Слезы, размазанные по щекам, смесь соли, туши и тонального крема. Хороший тональник, кстати, дорогой. Ох, бэби, прекрати… не переношу сентиментальных шлюх. В спину несутся угрозы рассказать в сети. Странно, что от моего хохота не лопнули стекла. Кто тебе поверит, дура? Таких, как ты знаешь сколько? Многие ли из твоих друзей все еще не знают, что ты дрочишь на мою фотографию по воскресеньям? А знаешь, сколько стоит судебный иск о клевете, ущербе профессиональной репутации и моральном ущербе? Не знаешь? Лучше и не знать – ты до таких цифр на пальцах долго считать будешь. Так что просто скажи спасибо, что я тебя оттрахал и цени свое фанатское счастье.
Боже, и вот ради таких вот нимфеток я выворачиваю наизнанку собственную душу на концертах? Хотя… нет, не для них. Как и все в этой жизни, я делаю это для себя. Просто потому, что обожаю быть в центре внимания. Любого внимания. Хотя я и не этот ходячий звиздец с цветным ирокезом. Брррр, воротит от него, если честно. Ну что ж… как приятное завершение этой прекрасной субботней ночи танцевальный клуб с хардкором подойдет вполне. Ночной Токио волшебен… и этот город мой.
Дни тянулись жевательной резинкой. Утро-день-вечер-ночь. Встать по будильнику, принять душ, позавтракать, побриться, поехать в студию. Отыграть. Делая вид, что все в порядке. И все отлично. Приехать домой. Выпить порцию виски. Посмотреть фильм. Может быть, что-то написать. Лечь спать. И все заново.
Аою иногда казалось, что он скоро свихнется. Что вот еще чуть-чуть, еще один день – и он точно не выдержит. Но солнце сменялось тьмой, день – ночью, а сумасшествие все не приходило и не приходило. Зато приходило отупение, апатия и лень. Оказалось, что поездки с Руки по клубам, наблюдение за развлечениями вокалиста настолько прочно вошли в привычку черноволосого гитариста, стали настолько неотъемлемой частью его жизни, что внезапное их окончание серьезно пошатнуло душевное равновесие Аоя. К тому же, к дискомфорту от вынужденного отказа от привычки примешивалось постоянное беспокойство за Руки, с которым Аой ничего не мог поделать, как ни старался. Многократное повторение, что теперь ему не быть с вокалистом даже друзьями тоже не приносило желаемых результатов. Упрямая надежда оказалась самым живучим тараканом из всех, с какими когда-либо приходилось сталкиваться Аою.
А на Руки, казалось, такое резкое изменение обстоятельства, не возымело ни малейшего действия. По-прежнему до него было частенько не дозвониться вечерами и ночами выходных дней. По-прежнему по утрам от него шел едва уловимый запах перегара, тщательно маскируемый парфюмом, зубной пастой, сигаретами и жвачкой. По-прежнему в белках его глаз то тут, то там появлялись ярко-красные прожилки кровеносных сосудов – результат недосыпания и долгого нахождения в прокуренных помещениях. И по-прежнему, ни смотря на все это, он был весел, приветлив и общителен. Со всеми, кроме Аоя.
А потом, в одно прекрасное утро…
… - Он опаздывает уже на полтора часа. Аки, позвони ему еще раз.
- Я занимаюсь этим уже полчаса без перерыва.
Кай расхаживал по студии взад-вперед, вертя в руках барабанную палочку. Даже отсюда ему было слышно, как из динамика в сотовом Рейты звучит услужливый женский голос, вежливо извещающий, что вызываемый абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети.
- К черту! – хрупкий пластик жалобно хрустнул в пальцах басиста. – Я ему голову оторву, когда все же соизволит появиться!
Тихий, сухой щелчок утонул в объятиях звуконепроницаемых стен студии. Аой отложил 15-тую по счету сломанную спичку, выдвинул бумажный ящик коробка, доставая новую. Уруха косился на черноволосого гитариста с явным сочувствием, но не решался подойти и заговорить. Для него боль и тоска Аоя были слишком очевидны с самого первого дня, когда второй гитарист осознал, что именно он чувствует к Руки. Ему было жаль Аоя, но помочь ему Уруха не мог ничем.
Время шло, обстановка в студии накалялась. Теперь круги по помещению нарезал Рейта, время от времени снова набирая номер сотового Руки. Голос девушки-атоответчика потихоньку доводил его до грани срыва.
Сейчас на всех видеомагнитофонах, проигрывателях DVD-дисков, стереосистемах – в общем, в любых устройствах, связанных с мультимедией есть кнопочка «пауза». Со стороны могло показаться, что кто-то нажал эту самую кнопочку. Именно такой эффект произвела открывшаяся дверь, впустившая в студию Руки. Остальные музыканты, даже не испугавшиеся гнева басиста и оставшиеся в помещении техники, как по команде, замерли, повернув головы в сторону двери. В воздухе повисло ощутимое напряжение, готовое прорваться грозой от малейшего звука.
Руки зашел, аккуратно прикрыв за собой дверь, пересек студию, вешая на вешалку куртку, обернулся к остальным. И все это – молча. Это Рейта заметит уже потом. А сейчас басисту не до этого – сейчас он просто обязан что-нибудь сказать своему другу, иначе рискует пострадать что-то из предметов обстановки. Подойдя к Руки вплотную, Акира берет его за ворот рубашки, шипит в лицо, в глаза, скрытые очками:
- Ты, мать твою, опоздал почти на два часа… У тебя, черт подери, не отвечает сотовый. Какого хрена ты творишь?! Может, соизволишь объясниться! Мы тут с ума сходим, где ты, что с тобой! Ты мог хотя бы позвонить и предупредить, что опоздаешь? Отвечай, твою мать!
Что произошло после этого, мало кто сумел осознать так сразу. Руки медленно снял пальцы Рейты со своей рубашки, сдвинул на нос темные очки, глянув на друга поверх стекол и медленно, четко произнес:
- Не смей на меня орать. Если я опоздал, значит, у меня были на то причины. Которые ни тебя, ни кого-либо еще не касаются. Усек?
Ответа он не дождался – слишком силен был шок Рейты, чтобы тот сумел сказать хоть что-то. Поняв, что ответа можно и не ждать, вокалист повернулся к остальным участникам группы, обвел всех глазами, точно так же, поверх стекол, и спокойно произнес:
- Раз все в сборе – можно начинать.
У ребят просто не нашлось, что сказать.
… я не очнулся в незнакомой спальне, под незнакомым потолком, в незнакомой кровати. Нет, это все не было для меня в новинку. Мне частенько доводилось просыпаться в странных, иногда даже страшных местах, выбираться с самых окраин города. Но это – место удивило меня. Удивило своей ухоженностью и запахами. Здесь пахло чистотой, цветами и почему-то дождем. Хотя за окном светило солнце. Простыни подо мной хрустели и сверкали белоснежной чистотой. Я приподнялся на локтях, оглядываясь, тут же пожалел об этом – голова взорвалась сотнями огоньков, а в висок впились сразу десяток крошечных отбойных молотков. Последствия бурной ночи, как же, как же, знаем. Рухнув обратно на пахнущую морской свежестью подушку, я подождал, пока огоньки улягутся, а владельцы молотков уберутся восвояси, и предпринял еще одну попытку привстать, на этот раз намного более осторожную. Огляделся. Везде чистота и свежесть, но я мог со стопроцентной уверенностью сказать, что это комната не девушки. Здесь не было того неуловимо-очаровательного духа, присущего девичьим комнатам. Да и интерьер больше напоминал характерно-мужской. Повернув голову, я обнаружил прикроватный столик и стакан на нем. Присмотревшись, нашел еще упаковку аспирина рядом. Кто бы ни был хозяином этой комнаты, кто бы меня сюда не притащил – смерти мой он точно не желал. Через полчаса жизнь снова была прекрасна.
Более-менее разобравшись с самочувствием, я оглядел себя. Из одежды на мне остались только джинсы, остальное я обнаружил аккуратно сложенное на стуле, рядом. Оделся. И выглянул из комнаты.
Недлинный, темноватый на мой вкус коридор, концом которого и служила комната, в которой я находился, начиналась со светлого проема, ведущего, как оказалось, в гостиную. А в гостиной меня ждал хозяин квартиры, развалившись на диване с томиком манги. На обложке название - Pet Shop of Horrors, одна из моих любимых манг. Услышав мое приближение, хозяин отложил чтение и поднял голову. Это оказался приятный на вид молодой человек с мягкими, но несколько странными глазами. Точнее, их выражением. Меня не покидало ощущение, что я смотрю в неглубокий колодец, на дне которого покоится зеркало. Парень улыбнулся мне, а я подумал, что он мне кого-то напоминает.
- Я вижу, Вы проснулись, Матсумото-сан. Как Ваше самочувствие?
Не желая показаться невежливым, я решил скопировать манеру обращения хозяина:
- Спасибо, Вашими стараниями мне намного лучше, чем могло бы быть. Ммм… могу я узнать, как к Вам можно обращаться?
Хе-хе, эй, не такой уж я невежда, и когда хочу – могу быть вполне себе цивилизованным и вежливым человеком.
- Конечно. Можете звать меня Ватару. Вы голодны?
Я открыл рот, чтобы вежливо отказаться – то бишь сказать, что не голоден, но от чая не откажусь, но мой живот опередил меня, призывно заурчав. Незнакомец засмеялся:
- Что ж, этого ответа мне хватит. Идемте на кухню, я посмотрю, чем могу Вас порадовать.
Что мне оставалось делать? Я пошел за ним.
Кухня мне понравилась. Теплая такая, в песочных тонах, со вкусом, но скромно сделанная. Пока Ватару готовил, а точнее, разогревал еду и заваривал чай, я немного бесцеремонно разглядывал коллекцию манги, стоявшей здесь же, на полочке. Не без труда запихав в себя первые несколько кусочков, я решился задать вопрос, прямо скажем беспокоивший меня.
- Ватару-сан, а…. как я здесь оказался?
Хозяин мягко улыбнулся, посмотрел на меня несколько странно, и сказал:
- Я наблюдал за Вами вчера, в клубе. Вы мне показались интересным.
Первый тревожный звоночек. Что-то мне сильно не понравилось в его тоне.
- Интересным?
- Да. Попробуйте чай. Он восхитителен.
Послушно пью его пойло. Ой, а оно и правда ничего так. Странновато на вкус, но мне нравится. Но чай чаем, а вопросы остались.
- В каком смысле…. интересным..?
- Вы весьма интересно себя держали. На протяжении всего вечера. Я могу сказать, что у Вас очень независимый и своевольный характер. Что Вы привыкли, что все происходит только по-Вашему и так, как хотите Вы.
Кажется, челюсть я все же уронил. И кажется, это заметно. Ватару смеется странным, мягким смехом. В этом парне все какое-то…. странное.
- Видите ли, я фотограф. И это уже привычка – видеть характер людей по их поведению.
Так, осади лошадей, дядя. Все с тобой ясно. Фотограф, значит. Хм. Интересно, а он меня узнал? Наверное, да. Так, хочет срубить на мне деньги. Ну, нет, не получится. Что-то жарко мне после чая стало…
- Я наблюдал за Вами весь вечер, а когда Вы… хм…. заснули… - то есть рухнул под стойку бара и отрубился в пьяном сне, это он хотел сказать, - я подумал, что было бы просто бесчеловечно оставлять Вас в том баре. Мне почему-то показалось, что Вы там не частый гость. Все же бар для моряков…
Вторично ловлю челюсть. Ох ты ж ешь твою налево, куда меня вчера занесло! Это же надо так опуститься! Мдааа….. вот уж сам от себя не ожидал. Черт, что ж так жарко-то у него на кухне? И живот тянет… Эх, домой бы сейчас…
- Вот я и подумал, что мне вовсе не тяжело будет приютить Вас на одну ночь у себя. Я надеюсь, Вы не будете на меня сердиться за эту вольность…
Дико тянет расстегнуть ворот рубашки, жарко. Живот налился тяжестью. Что ж такое со мной творится? Последствия перепоя? Ох, завязывать с этим надо…
С того дня жизнь Аоя опять изменилась. И он опять ничего не мог с собой поделать. Раньше он волновался за Руки, теперь же гитарист за него по-настоящему боялся. Руки изменился, и насколько резкими были эти изменения, настолько же сильно Аою они не нравились. Вокалист стал чаще бывать дома, стал молчаливее, носил темные очки каждый день, не снимая их даже в помещении. И отдавая предпочтение более скромным представителям своей обширной коллекции солнечных очков. Запах перегара появлялся все реже, зато под глазами залегли круги, что добавило забот гримерам. А взгляд стал странным, горящим каким-то нездоровым, лихорадочным огнем. И еще Руки все чаще стал опаздывать на репетиции. Это не было так уж в новинку, но раньше опоздания составляли 20-25 минут. А теперь он мог задержаться на полтора-два часа. И при этом никто ему слова не говорил. Кай предпочитал не вмешиваться, руководствуясь принципом «мы ведь все равно репетируем», Рейта почти перестал разговаривать с другом после того случая. Аой знал, что они до сих пор в сильной ссоре, и даже дома практически не общаются. А Уруха просто-напросто побаивался вокалиста в таком состоянии. Аой же даже не пробовал к нему соваться – считал, что это бесполезно.
Стоит одному звену цепочки перекрутиться и лечь не так, как надо – и оно потянет за собой всех. Угрюмость Руки не могла не сказаться на остальных участниках, в группе начались конфликты. Все бы ничего, если бы не приближающееся время громадного тура, который проводила их звукозаписывающая компания. Тур. Колоссальное напряжение, и умственное, и физическое.
«А если так пойдет и дальше – мы его просто провалим. Конфликты будут отнимать кучу времени и сил, и именно тогда, когда нужно задействовать все ресурсы организма. Со всей это фигней надо что-то делать. И чем быстрее, тем лучше. Ну, а поскольку кашу эту заварил Руки… не без моей помощи… и все остальные не желают в это вмешиваться, то расхлебывать ее тоже мне. Ладно. Двум смертям не бывать… Да и не убьет же он меня в конце-концов!»
Так размышлял Аой, идя следом за Руки по подземной стоянке здания, где располагалась студия. Мысленно вознеся молитвы Будде, он прибавил шагу, нагоняя Руки.
- Така! Эй, Така, погоди немного! Да ну подожди же ты, черт!
Гитарист нагнал его уже у самой машины.
- Погоди немного…. Я.. .я с тобой поговорить хочу.
- Мне некогда. Я и так уже опаздываю.
Аоя неприятно кольнуло даже не содержание фразы, а тон, каким она была сказана. Равнодушно-спокойным. Слишком это было… неправильно.
- А куда ты едешь? Может, нам по пути? Подбросишь меня?
- Нет, извини. Не в этот раз.
- А когда? Така, а может, сходим куда-нибудь вдвоем, а? Мы давно никуда не ходили…
- А что это ты вдруг решил составить компанию потаскушке с членом? Не боишься замараться, а? Чистенький мальчик?
Аой вздрогнул. Усилием воли остался спокоен:
- Така…. Прости меня. Я сказал, не подумав… Я не хотел тебя обидеть…
Руки фыркнул, сдвинул очки на кончик носа, посмотрев на Аоя своим прежним, холодным и по-дьявольски веселым взглядом:
- Ты? Не хотел? Охотно верю, детка, охотно верю. Иначе стал бы ты со мной таскаться, как какой-то слуга, по всем барам и клубам. Я же видел, как ты слюни на меня пускаешь. Все я видел, Аой. И каким взглядом ты меня провожал, когда я с кем-нибудь шел танцевать или в туалет. Прямо-таки раздевал.
Гитарист опешил. Такого он точно не ожидал. Руки меж тем понесло.
- Моя преданная собачка, мой хвостик. Ты ведь на все был готов ради меня, так? Ты бы мне ботинки вылизал, если бы я тебе сказал. А все хотя бы за один мой взгляд. Тьфу, тряпка! Так вот слушай сюда, крошка. Ты никогда, слышишь, никогда не получишь меня, понял? А знаешь почему? Да потому что я презираю таких, как ты. Я презираю тех, кто сидит на заднице и пальчиком шевелить не желает для того, чтобы получить то, что хотят. Ты сидел и ждал, когда же я тебя замечу, когда же я обращу на тебя внимание. Никогда. Мне это неинтересно. Мне неинтересны рабы, мне они нужны на одну ночь. А тебя… даже на одну ночь получить неинтересно – слишком просто. Научись для начала уважать себя и хоть что-то делать для своего счастья. А не только молча дрочить в ванной, представляя, как я позволяю тебе у меня отсосать. Тряпка. Баба. Тьфу.
Руки сплюнул на бетонный пол гаража, прямо Аою под ноги. И сел в машину, вставляя ключ в зажигание.
Что-то резко рвануло его в сторону, выволакивая из машины, протащило по бетону и рывком поставило на ноги. Аой на секунду глянул в его глаза сквозь очки, после чего коротко, без замаха ударил по лицу, сбивая очки на землю. Руки задохнулся возмущением и шоком.
- Какого чер….
Удар в живот выбил воздух у него из легких, заставив согнуться пополам. Потом его резко выпрямили, развернули, швырнув на капот его собственной машины. Аой прижал его к металлу собственным телом. Наклонился, шипя в ухо разъяренной кошкой:
- Ах ты маленькая тварь… Думаешь, что тебе все можно? Думаешь, тебе все с рук сойдет? Ладно, посмотрим, кто тут из нас сейчас бабой будет.
Руки дернулся, когда проворные пальцы гитариста пробрались к ремню его джинсов, расстегивая пряжку. Попытался крикнуть – широкая ладонь закрыла ему рот. Резкий рывок вниз – джинсы оказались где-то ниже бедер, прикосновение холодного металла машины к обнаженной коже было неприятно. Вокалист снова дернулся, замычал, попытался вырваться, но Аой был сильнее его, крепко прижимая Руки к капоту одной рукой. Все же Таке удалось ненадолго вывернуться из его рук, резко дернув головой. Он успел набрать полные легкие воздуха, успел даже сделать попытку:
- Помо…..
Крик оборвался, не успев набрать полной силы, Руки подавился собственным ремнем, который Аой вытащил у него из джинсов и захлестнул петлей вокруг головы вокалиста. Собрав концы ремня в одну руку на затылке Руки на манер уздечки, он прижал его голову к машине, не давая ему ни двинуться, ни закричать. Свободной рукой гитарист расстегнул собственные штаны, несколькими быстрыми, резкими движениями подготовил себя и вошел. Боль затопила сознание Руки, боль и унижение. Он пытался кричать, но ремень во рту сводил все попытки к неразборчивому, едва слышному мычанию. Он пытался дергаться и вырываться – пока не понял, что тем самым доставляет самому себе только больше боли. А Аой двигался, двигался широко и размашисто, закусив губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу стоны, балансируя между болью и наслаждением. Пока наслаждение не взяло верх. Наслаждение от секса, наслаждение от доминирования, от ощущения власти над другим человеком. И наслаждение от осознания, что он двигается внутри именно Руки. Все это вместе смешалось в дикий, сумасшедший коктейль настолько ярких ощущений, что гитаристу не понадобилось много времени, чтобы кончить. Така к тому времени уже не вырывался, он просто молча лежал, закусив ремень, и мечтал только, чтобы все это поскорее кончилось. Почувствовав горячую влагу, он крепко зажмурился. Тихо-тихо, коротко застонал, когда Аой вышел из него, и больше не издал ни звука.
Черноволосый гитарист отступил на шаг назад от… своей жертвы? Друга? Любовника? Любимого? Аой сам не понимал всех тех эмоций и ощущений, которые обрушились на него, ему нужно было время и тишина, чтобы расставить все по полочкам. Сейчас он знал наверняка одно – вид Руки, распластанного по капоту машины, со спермой, с его спермой, стекающей по бедрам, Аою нравился. Очень нравился. И для него это было дико.
Руки медленно приходил в себя. Давление ремня он уже не чувствовал, а потому выплюнул его изо рта. Медленно повернулся, опираясь спиной о машину. Посмотрел на Аоя. Движимый каким-то еще непонятным ему чувством, гитарист подошел ближе к Руки. Заглянул ему в глаза. И понял очень и очень многое. Понял то, что всколыхнуло в нем нечто похожее на отвращение к Руки. Быстро сменившееся жалостью. Которая, в свою очередь, уступила место чему-то новому. Чему-то, чего он еще никогда в своей жизни не чувствовал. Просто Аой теперь знал, что Руки принадлежит ему. Что он его собственность. И что никто больше не посмеет к нему прикоснуться, если он, Аой, этого не позволит.
Руки прочел все это в черных глазах гитариста. Сопротивляться не было ни сил, ни желания, поэтому он просто молча опустил голову, признавая над собой власть Аоя. Черноволосый гитарист отошел от него, наклонился, поднимая с пола чудом уцелевшие очки, протянул их Руки. После этого нашел свою сумку, вытащил оттуда салфетки, приводя себя в порядок, и, не спрашивая разрешения, сел на переднее сидение машины Руки. Вокалист замешкался ненадолго, тоже приводя себя в божеский вид, сел за руль. Когда он заговорил, его голос звучал намного мягче и покорнее, чем до этого:
- Куда тебя подбросить?
Аой выдержал паузу, размышляя, после чего произнес:
- К тебе домой. А еще я хочу знать, что с тобой произошло, что ты так резко поменялся. Я хочу знать это сейчас.
Руки глубоко вздохнул, завел двигатель и начал рассказывать…
- Нет, нет, что Вы! Напротив, я очень, очень благодарен Вам за Ваше гостеприимство.
Встаю. Чуть не пожалел об этом. Кружится голова, хочется пить, жарко, да еще…. возбуждение…? Что за черт?! Проклятье, мне надо домой!
- Ээээ…. Я прошу прощения… Ватару-сан,… но я думаю, что мне не стоит более задерживать Вас и злоупотреблять Вашим гостеприимством… С Вашего позволения, я, пожалуй, пойду…
С этим пытаюсь выйти из кухни. Меня хватают за руку, я поворачиваюсь – и едва не шарахаюсь в сторону. В глазах этого парня – чистое, настоящее безумие. И голос дрожит.
- Руки-сан, Вы не находите, что несколько невежливо уходить из дома хозяина, не отплатив за его любезность?
Что?! Что он несет? Хотя… не, в чем-то он прав, конечно… Но… Мне сейчас не до этого, явно!
- Ээээ…. Что….? В смысле…? Что я могу для Вас сделать…?
Моей задержки ему хватает. Я сам не замечаю, как он оказывается очень-очень близко ко мне, практически прижимается. Горящие глаза смотрят в мои. А потом я чувствую его пальцы у себя между ног. Какого дьявола!! Пытаюсь оттолкнуть его от себя, но руки не слушаются, к тому же, я возбужден…. А его пальцы такие умелые… сопротивляться просто нереально… Аааааах…..
- Ничего страшного, Руки-сан, не сопротивляйтесь… Не надо сопротивляться тому, что Вам так приятно…
Как я снова оказался на тех же самых простынях – помню очень смутно. Помню только, что мне было сказочно, невероятно, просто нереально хорошо. До какого-то момента. Потом было больно…. Потом он что-то там нес про подчинение. А я слушал, как лох последний. Потом снова вырубился. А когда проснулся… Запястья связаны, а на бедрах снова он сидит. Я брыкаться начал, орал, что в суд подам, что три шкуры с него спущу… А он просто повернулся и включил телевизор, который в той же комнате на стене висел. А там….. короче, он на пленку наши кувыркания накануне записал. Записал, себя замазал, а меня оставил. И еще видно так хорошо… А я еще…. эх… я еще там такое творил… В общем, челюсть у меня на полу, а он говорит, что если я к нему снова не приду – он эту запись в сеть пустит. Пусть-де, фанаты порадуются… Я еще побрыкался немного, для вида…. Но…. Деваться-то мне некуда. Запись – вон она. И я на ней…
В общем, остался я у него дома еще на ночь. Что той ночью было – рассказывать нет смысла. Плохо все было. И днем плохо было. Он издевался надо мной по-разному. Всякое заставлял делать. Унижал. Отпустил только следующим утром, на репетицию. И приказал вечером снова придти. Сказал, что если меня до 7 вечера у него не будет – он выложит кусочек записи. А там…. понеслось… Это к нему я мотался постоянно… Ходил с ним везде, куда скажет, делал то, что скажет….
… - И сегодня вот тоже к нему должен был ехать.
Аой поставил на стол чашку с чаем, полюбовался на склоненную, черно-красную голову:
- Не поедешь ты к нему больше, ясно?
В первый раз в своей жизни Аой увидел в глазах Руки, резко поднятых на него, страх. Страх, отчаяние, мольбу – все как на ладони.
- Аой, я должен. Неужели ты не понимаешь? Это будет концом моей карьеры! Клеймо на всю жизнь. Ты же знаешь политику компании! Делайте, что хотите, когда хотите и с кем хотите, это ваше дело – до тех пор, пока это не отражается на работе. А такой скандал не сможет на ней не отразиться!
Гитарист выслушал тираду с олимпийским спокойствием. А заговорил жестче, с ясно слышимыми нотками приказа в голосе:
- Руки, ты туда больше не поедешь. Ты меня хорошо слышал?
Противоречие, боровшиеся сейчас в Руки были легко читаемы в его глазах. Страх – и желание подчиниться Аою. Пытка выбором и возможными последствиями. Еще одну попытку он все же сделал:
- Но….. что мне теперь делать….?
Аой задумался. То, что произошло в подземном гараже навсегда изменит его отношение к Руки, и отношение Руки – к нему. Руки больше не посмеет издеваться над Аоем, сознательно причиняя ему боль. И Аой теперь вряд ли позволит вокалисту творить все, что тому захочется. Собственность. Руки стал собственностью – это факт. А гитарист бережно относился к любой своей собственности. И сейчас четко понимал, что каким-то образом необходимо избавить Руки от этого человека, Ватару. Причем, чем быстрее, тем лучше. Руки все правильно понимал – менеджеры PSCompany вряд ли захотят держать у себя человека с таким пятном на репутации. А, судя по рассказу, этот Ватару был абсолютным психом, и вполне способен был исполнить свою угрозу. В конце-концов, у Аоя появился в голове план. Перегнувшись через стол, он приподнял голову Руки за подбородок, заглядывая ему в глаза, и произнес, негромко и твердо:
- Я знаю, как отвадить от тебя этого выродка. Но тебе придется пустить в ход все свое обаяние и всю свою сообразительность.
Минутное колебание – и кивок:
- Хорошо. Я сделаю все, что ты скажешь.
Аой довольно улыбнулся. Такой ответ ему нравился.
Как же мне страшно. Черт подери, мне не было так страшно с тех самых пор, когда я нес свой табель об успеваемости после окончания первого класса школы домой. Тогда он оставлял желать лучшего – как, впрочем, и после всех остальных классов, которые я сумел закончить. Звонок сотового заставляет меня подскочить на месте. Даже без взгляда на внешний дисплей я знаю, кто звонит – я поставил на звонки от него тошнотворно-кавайную, анимешную мелодию. Так что теперь на всю квартиру орет тонкий, писклявый голос очередной попсовой куколки, каких набирают для озвучки главных героинь во всех этих сладко-приторных анимэ-для-маленьких-девочек. Героинь, таких же тупых, как и озвучивающие их нимфетки. Бррр! Аой понимает, кто звонит по выражению моего лица, по тому, как я застываю на месте, на полуслове оборвав фразу. Долго смотрит на меня, потом молча встает, выходит с кухни. А когда возвращается – протягивает мне мой же верещащий сотовый.
Я. Не. Хочу. Брать. Трубку.
Но мое желание или нежелание не имеет ровным счетом никакого значения. Аой хочет, чтобы я ответил – значит, я буду вынужден это сделать. Забираю сотовый у него из рук, открываю крышку и прикладываю к уху.
- Здравствуй, куколка, - голос мягкий, вежливый, с намеком на улыбку – признак того, что Ватару в бешенстве. – Я по тебе соскучился. Не хочешь приехать?
Я облизываю пересохшие губы, не узнавая собственный, резко охрипший голос, выдавливаю:
- Прости… я…. Я не приехал…
- Это я заметил. И искренне надеюсь, что причина у тебя для этого была по-настоящему уважительной.
Пауза. Мне страшно. Ладони уже взмокли, сердце бьется как после километрового забега на скорость. Я уже готов пуститься в долгие извинения и клятвенные заверения, что подобного больше не повторится, что я немедленно примчусь и вообще – мне ужасно жаль, и я не хотел его злить. Видимо, мое намерение написано у меня на лбу 20-тым шрифтом Arial – потому что Аой приподнимает мою голову за подбородок и смотрит в глаза. Взгляд у него в тот момент странный – и мягкий, и жесткий одновременно. За полчаса до звонка он сказал, что и как я должен буду сделать, изложил все в деталях – теперь от меня требовалось воплотить все высказанное в жизнь.
Я набираю воздуха в грудь, открываю рот – и начинаю вдохновенно, самозабвенно, мастерски врать в трубку. Врать – не отрывая взгляда от Аоя. Врать о скачке давления, о предобморочном состоянии, вызванном враче, о нашатыре и растирании висков, о почти насильном конвоировании меня домой – несмотря на все мои протесты. Чем больше я вру – тем больше вхожу во вкус и роль, тем тщательней отслеживаю все свои интонации и слова. Аой смотрит мне в глаза – и довольно улыбается уголком губ. Монолог я заканчиваю предложением приехать к Ватару завтра, как только закончу запланированное интервью для Cure.
Снова пауза. Показавшаяся мне настоящей вечностью. Либо «да», либо «нет». Либо сработало, либо нет.
- Ладно.
Я облегченно выдыхаю.
– Я поверю тебе на этот раз. И я даже поверю в то, что у тебя села батарейка в сотовом, и ты не мог мне позвонить. Но это первый и последний раз. Еще один такой фортель – убедишься, что я не очень люблю шутить. Завтра я жду тебя в 6, ни минутой позже. В 6.10 я выложу кусочек видео на один весьма известный видеосайт – если ты не появишься. Все понятно?
С трудом сдерживаю улыбку – рано, пока еще рано, он может услышать ее:
- Хорошо. Я буду вовремя.
Еще немного – и этот разговор закончится.
- Я в этом не сомневаюсь, куколка. До завтра.
Трубку я почти уронил на пол. Господи, неужели получилось…?
Аой выглядит довольным. Забирая сотовый у меня из рук, он поднимает меня на ноги, прижимает к себе.
- Ты хорошо справился, Така. Молодец.
А мне хочется спрятаться в его руках от всего этого, от осознания, что мне предстоит завтра. Господи, да что за дьявол! Никогда ведь не отличался склонностью ко всей этой тупой сентиментальности! И, тем не менее, где-то чуть выше сердца предательски кольнуло, когда Аой отстранился от меня, потянув за руку на выход с кухни.
- Куда ты..?
Он обернулся, спокойно произнеся:
- Я тебя хочу, Така. Прямо сейчас и на постели. Так что пошли.
Констатация факта с примесью прямого приказа.
Я никогда и ни с кем не занимался сексом на собственной постели…
«Жизнь – очень странная штука. Неделю назад я таскался за ним по барам и клубам, наблюдая, как он развлекается. А сегодня я беру его на роскошном, темно-синем белье его собственной постели – и никто и ничто не способно мне в этом помешать. Даже он сам. Он не сопротивляется. Даже если бы ему в голову пришла эта светлая мысль – это бы не помогло. Я бы все равно его взял, пусть даже силой. Думаю, он прекрасно это осознает. В конце-концов, он не сопротивлялся даже тогда, когда я сознательно причинял ему боль. И это тоже странно. Само то, что я хочу причинять ему боль. Что это доставляет мне настолько острое наслаждение. Что его стоны боли – музыка для моих ушей ничуть не менее сладкая, чем его стоны наслаждения. И что мысль о том, что это может быть неправильно, весьма слабо меня волнует.
Это значит, что я его на самом деле не люблю? Вряд ли. Скорее, это значит, что я больше не позволю над собой издеваться. И что… именно такие отношения ему и нужны. Наверное, разбирайся я в психологии чуть лучше – сообразил бы раньше, что его просто нужно было подмять под себя силой. Показать, что есть люди, которым плевать на его мнение по тому или иному вопросу. Подавить. Сломать.
И все же…. Слишком все это непривычно – знать, что он теперь мой и только мой. Это оказалось так просто… Слишком просто»
Аой следил глазами за полосами света на потолке, отбрасываемыми фонарями с улицы. Он лежал на спине, на кровати, одной рукой обнимая спящего на его плече Руки, а вторую заложив за голову. Было уже далеко за полночь, и недалеко – до рассвета. Гитарист нервничал перед грядущим днем, и потому ему не спалось. Впервые в жизни ему придется пустить в ход два своих давних и странных знакомства. Два человека, занимающиеся прямо противоположными видами деятельности сейчас должны были помочь ему в достижении одной цели. И необходимо было успеть встретиться с обоими в течение завтрашнего дня, до вечера. Аой прислушался к дыханию спящего вокалиста. Потом повернул и наклонил голову, пытаясь заглянуть тому в лицо.
«Такой ты мне нравишься намного больше. Спокойный, затихший… и покорный»
Утро пришло и прошло. Рейта остался на ту ночь у Кая – им вместе нужно было с утра ехать на фотосессию. У Руки – интервью и несколько фотографий, а Аой и Уруха получили свободный день. Куда потратил его светловолосый гитарист – осталось тайной за семью печатями. А Аой, приведя утром себя в порядок, пообещал Руки заехать за ним в 5, и уехал подготавливать свой план к исполнению.
Ровно в 5 часов вечера Руки сел в машину Аоя. Проехав несколько кварталов, гитарист свернул в переулок и остановился.
- Вот, держи.
На колени Руки упал небольшой пакетик с чем-то белым. Вокалист чуть заметно побледнел, уставившись на пакетик. Он не понаслышке знал свойства запакованного в него белого порошка, помнил, насколько плохо ему самому было от действия этой гадости – и не только не рвался повторять эксперименты с ней, но и весьма нервно реагировал даже на простое присутствие ее в зоне видимости.
- Ты… уверен, что это и правда хорошая идея? – неуверенно спросил он у Аоя.
Тот фыркнул:
- Дело уже сделано, Така. Что, по-твоему, я должен с этой дрянью делать? Употребить? Так что заканчивай заниматься фигней и не забудь, что ты должен сделать. Все хорошо помнишь?
Руки кивнул, все еще не решаясь прикоснуться к пакету.
- Тогда действуй.
Вокалист не двинулся с места. Совсем опустив голову, он едва слышно спросил:
- Аой… ты меня все еще любишь?
Аой замер на месте, не ожидав такого вопроса. А потому и ответил после заметной паузы:
- Да. Люблю.
Легкая и несколько странная улыбка скользнула по губам Руки, он кивнул, спрятал пакет получше и вылез из машины.